Пипец, котяточки, здесь я рассуждаю про разные тонкие материи, энергию, предназначение и вот это все, что, конечно, очень хочется читать вечером пятницы под пивко.

Если исходить из точки зрения, что предназначение человека - это не одна дорога (профессия, образ жизни), а скорее общее направление, то я бы навскидку определила свое предназначение как канализировать энергию. В идеале - направлять на созидание, если не получается - просто поглощать, чтобы она не рванула и не натворила бед. Обо мне и моем подходе к жизни емко говорят строки Волошина:

Не пресекайте, но готовьте русла
Избытку сил.

И если исходить из такого понимания предназначения, оно довольно многое объясняет.

1. В частности, мое умение отвлекать внимание и отводить глаза. Конечно, этому способствовала жизнь с двумя, мягко скажем, неуравновешенными родственницами. Но они скорее помогали мне оттачивать мастерство смягчения истерик, чем развили его с нуля.

2. Это объясняет отсутствие категоричности. Вы не встретите в моем лице обвинителя кого бы то ни было, я всегда стараюсь уладить дело миром, понять все стороны и прийти к компромиссу. Зачем уничтожать зло, если можно найти ему применение.

3. Это объясняет мое нежное отношение к западноевропейскому менталитету. Традиционному, конечно, а не к тому, что сейчас под ним стереотипно понимается. Романо-германские народы для меня - бесконечный и бесконтрольный источник энергии, часто направляемой хоть куда, поле непаханое для работы, их бы энтузиазм да в мирное русло! Здесь надо сказать, что народы США, Канады, Австралии и прочих заморских стран, принадлежащих к условному "западному миру" я так не воспринимаю. Эти народы в моих глазах получили от своих европейских предков частицу силы - но дальше эта частица развивалась самостоятельно, не подпитываясь тесной связью с европейской традицией, как это было, например, у крестоносных государств Ближнего Востока. То есть заокеанские "западные" народы для меня все-таки сами по себе, Европа сама по себе.

4. Это объясняет мой азарт от возможности получить в свое распоряжение огромные деньги, или огромную власть, или огромное могущество - и найти им достойное применение, а не слить и не закопать в землю. В душе от подобных мыслей поселяется воодушевление "найти русла будет нелегко, но как же интересно!".

5. Это объясняет даже, не поверите, мою склонность к многобрачию. Энергию можно конвертировать, конечно, но лучшее качество она приобретает тогда, когда расходуется на то, ради чего выделялась. Если ты любишь Васю, Колю и Сашу, то, поскольку это разные люди, ты и любишь каждого по-своему. И любовь для Саши не слишком здорово конвертировать в любовь для Коли (хотя можно, конечно). Также в моих историях часто (а в последнее время - всегда) есть мотив отношений "женщина и воинское сообщество". Иногда я думаю, что неплохо было бы написать и просто "женщина и мужчина", но душа пока не лежит. Возможно, потому что придумывать отводные русла для энергии целого войска интереснее, чем для одного-единственного человека.

6. То, что вызывает во мне ощущение прекрасного и правильного - это равномерное течение. Не закупорка и запрет, но и не взрыв и бесконтрольное расплескивание. Я в полной мере придерживаюсь мнения, что если беспредел нельзя предотвратить, его нужно возглавить. И что, дабы не быть рабом дурной привычки, нужно ввести ее в управляемое русло. Потому я не люблю ни сухие книги, где яркого и прекрасного касаются лишь едва, ни слишком эмоциональные, ну, знаете, все эти "эмоции на грани", когда что ни предложение - то крайность.

7. Как человек, ищущий русла, я естественно люблю так называемые беспроигрышные варианты. Это каналы, в которые можно слить любые количества энергии - и это пойдет только на пользу. Это, например, когда ты говоришь себе "если у меня появятся лишние деньги, я буду тратить их на ..."; "если у меня появится свободное время и я не буду знать, чем заняться, я потрачу его на ...". И так далее. Настоящих беспроигрышных вариантов мало - и потому они ценны. Никакая благотворительность, никакое изучение языков к ним отношения не имеют, во всяком случае для меня. Естественно, беспроигрышные варианты для каждого свои.

Нет, не достроили.

Но наконец-то, спустя более месяца с тех пор как мне пришло в голову написать о Четвертом крестовом походе, я придумала нормальную экспозицию - вполне органичную для эпохи, но вместе с тем позволяющую мне развернуться и вместить все, что я захочу сказать. Следите за руками. Обычный текст - реальные исторические события, оффтопик - мое ответвление.

Взяв Константинополь в первый раз, крестоносцы освобождают пленного императора Исаака и просят его подтвердить обещания сына. Исаак понятия не имеет, как он будет эти обещания исполнять, о чем прямо сообщает крестоносцам, но все же подтверждает их. Затем говорит примерно следующее: ребята, спасибо, конечно, что помогли мне и сынуле, но из города я бы вас все-таки попросил. Кому приятно, когда тебе мозолит глаза армия, которая тебя еще недавно осаждала. Переселитесь лучше в пригород, чтобы тут никого не раздражать.

Крестоносцы соглашаются, но в обмен просят императора разобрать кусок стены, обращенный к пригороду - чтобы им было все время видно, что против них ничего не затевается (д - доверие). Так вот, в реальном прошлом Исаак согласился и стену разобрали. А у меня Исаак говорит: пацаны, вы слышали вообще, что я сказал? Вы тут всех бесите, и если я велю разобрать стену, меня забьют арматурой. Я дам вам гарантию лучше этой - свою младшую дочку! Естественно, никакой младшей дочки у Исаака нет, ее забирают у распорядителя императорской казны. Взять совсем уж простолюдинку нельзя - крестоносцы не идиоты. Да и распорядитель будет мотивирован усерднее изыскивать бабло для выплат крестоносцам.

По нашим временам звучит дико - ведь сегодня заложников можно только брать насильно, но никак не давать добровольно. Однако в средние века это была обычная практика. Давать в залог исполнения обязательства какого-нибудь знатного или просто близкого человека было в порядке вещей. В одной только истории крестовых походов я навскидку помню три таких случая, а их явно было гораздо больше. Поэтому, думаю, девочку напрягало не столько положение заложницы (хотя оно и вносило некую тревожную неопределенность), сколько необходимость жить в окружении латинских варваров и поддерживать чужую ложь.

Я сегодня посмотрела чудесный документальный фильм о рыцарях - начиная с зарождения этого сословия и до его угасания. Фильм немецкий, как видно из названия, а европейское историческое кино, неважно, художественное или документальное - это для меня вышка жанра. Не разочаровалась я и здесь. Три серии охватывают три периода средневековья - в каждом выбираются по два главных героя-рыцаря, один попроще и один познатней, и воссоздаются эпизоды из их жизни параллельно с комментариями экспертов. В фильме есть как художественные, так и документальные части, поэтому смотреть его нескучно. Впрочем, если ждешь голливудских спецэффектов, крови, сисек и надрыва, то скучно.

Запишу отдельные мысли, которые у меня появились по ходу просмотра.

читать дальше1. Начну с главного, но издалека. В прекрасном фильме "Орда" (2012) мать хана говорит: если монгол остановился - он умер. Под остановкой она понимала оседлый образ жизни. Тогда я задумалась: а что можно сказать о европейце? Европеец умер, когда... что? И ответила себе: когда оставил обиду безнаказанной. Когда утратил чувство, что "со мной так нельзя". Во многом мое теплое отношение к Европе обусловлено тем, что это люди, которые не привыкли быть жертвами. У народов Запада фактически нулевая виктимность (в моих глазах, естественно, может, я не права). Конечно, и они подвергались гонениям по национально-религиозному признаку, но любое зло против них почти никогда не оставалось безнаказанным. Так, латинские беженцы в средние века - это вообще не то же самое, что беженцы, скажем, иудейские. Это бешеные суки. Например, те латиняне, которые спаслись от константинопольской резни 1182 года, не уплыли сразу в Европу, а пристали на ночь к какому-то, если я не ошибаюсь, пригороду и сожгли его к чертям. Те же латинские беженцы, которые двадцать лет спустя, опасаясь избиения, перебрались в Галату к крестоносцам, не висели у них на шее обузой, а весьма им помогли в осаде, завоевании и разграблении Константинополя.

Так вот, возвращаясь к фильму. Акколада - обряд посвящения в рыцари, легкий удар мечом по плечам - изначально выглядел так: человеку вручали меч, затем ритуально били, скажем, ладонью по спине со следующим посылом: вот последний безнаказанный удар, который ты терпишь. Впредь, если кто-то ударит тебя, ушатай его этим мечом. Если это не прямое воплощение принципа "со мной так нельзя", то я не знаю что.

2. Наутро после первой брачной ночи жене рыцаря полагались подарки: дом, скотина, слуги, одежда и украшения. Все это должно было обеспечить ее в случае, если муж откинется на войне. С - страховка.

3. На каждого ребенка должно было выдаваться нечто вроде нашего свидетельства о рождении - с подписью и печатью, чтобы никто левый не наплел впоследствии, что принадлежит к роду, где о нем слыхом не слыхивали. Не сказали, правда, кто выдавал эти свидетельства. В наши дни это делают ЗАГСы, а тогда, видимо, церковь? Во всяком случае, в средние века католическая церковь точно выполняла роль ЗАГСа, даже сегодня в католических странах эта роль частично сохранилась.

4. Где-то слышала, мол, на Руси княжеские детинцы защищали всех жителей округи, а на бездуховном Западе замки сеньоров защищали только их самих. Звучит это, конечно, нелогично, да и в фильме опровергается: как европейский город в случае нападения принимал беженцев из пригородов, так и замки принимали беженцев из сельской местности, сколько бы их ни было. Иначе в чем их смысл вообще?

5. Латинским словом "раптор" ("хищник, похититель") первоначально называли не динозавров и не пластинки от комаров, а безземельных рыцарей, которые нередко промышляли тем, что грабили более удачливых сородичей.

Надо сказать, что такие стычки и грабежи не были чем-то нелегальным. Это был вполне законный способ порешать вопросики, например, о собственности или защите личного достоинства. Церковь просила только, чтоб междусобойчики прекращали с четверга по воскресенье, а то можно попасть в Ад, и вообще людям нужны какие-то передышки.

Как было сказано в фильме, и я склонна с этим согласиться, рыцарская культура - это культура насилия. Кто сильнее, тот и прав. Отжал у соседа феод - красавец. Не удалось решить дело в суде и непонятно, кто виновен - деритесь, вот и выясним. Хочешь людей посмотреть и себя показать - го на турнир, я организовал. К слову сказать, турниры как копейные сшибки - весьма поздняя забава. Поначалу это были самые настоящие бои "стенка на стенку", с боевым оружием, без правил, а турнирные поля по окончании действа напоминали поля битв: хоть целью ставилось не убить противника, а захватить в плен, в пылу сражения всякое могло случиться. А бывало, что и не в пылу - некоторые использовали турниры для сведения личных счетов.

6. Одна из любимых сцен в фильме - где герой захватил на турнире в плен знатного человека. Когда жена пленника явилась его выкупать, пленник с пафосным видом сказал герою: мы еще встретимся! Но пафос момента обломала жена: "Ты сначала домой доберись вояка блин миллиард бабла на твои развлечения уходит лучше бы на Бали на эти деньги слетала".

7. Подводя итог: рыцари - это не просто тяжелая конница, ведь кавалерия была до них и была после. Но это воины, жившие по праву силы. На своих землях они вели себя как короли, могли миловать и казнить, вершить суд и расправу, взимать налоги, да просто грабить. А достать их за стенами замков было непросто. Такая себе дикая вольница. Неудивительно, что, когда начал зарождаться абсолютизм, такие люди стали не нужны и неудобны. Право силы должен был заменить единый для всех закон, вместо бесконечных разборок должны были воцариться мир и порядок, и ни рыцари, ни вольные города в этот чудесный новый мир не вписывались. Поэтому немецкий император Максимиллиан совершенствует артиллерию до того, что она может разрушить любые стены - и те уже не могут укрыть ни рыцарей в их замках, ни горожан в их городах. Император делает с рыцарством то же самое, что делало испанское правительство с конкистадорами - после того, как Америка была завоевана, такие люди перестали быть нужны. Если они не могли вписаться в упорядоченное существование новых колоний - а они зачастую не могли - их казнили. Ибо "в сердцах этих людей нет мира".

Я, с одной стороны, прекрасно понимаю императора. Для процветания государства важны мир, единообразие, стабильность, какая-никакая централизованность. Европейским правителям удалось этого достичь. И воцарились такие желанные покой и порядок.

Но.

Я сейчас слушаю весьма занятную книгу. И хотя позади хорошо если десятая часть и делать выводы пока рано, я хочу записать отдельные мысли, которые появляются по ходу дела. Боюсь, когда закончу слушать, половину из них забуду.

читать дальше1. Как-то в сообществе поиска книг на дайри я попросила посоветовать мне истории, в которых значительное внимание уделялось бы описанию разграбления средневековых городов. На что один из комментаторов задал вопрос: а зачем авторам вообще уделять этой теме внимание, какой в этом смысл, вряд ли есть такие книги. Я подумала: а правда, зачем - и забыла о своем запросе. И вот передо мной книга, где разграбление Константинополя крестоносцами предстает фоном для основного повествования. Главный герой, Баудолино, спасает Никиту Хониата от любопытствующих крестоносцев и отводит в безопасное место, чтобы переждать грабежи. Пока они чинно попивают чаек на фоне пылающего Константинополя, Баудолино рассказывает Хониату историю своей жизни - и эта-то история и есть основное повествование, изредка прерываемое подробностями из жизни разоряемого города или диалогами с Никитой.

2. Книга мне пока что очень нравится. Есть в ней и теплота, и юмор, и пикантность, где нужно. Единственное что меня царапнуло - автор добавил жести в картину разграбления. Не понимаю, зачем это было нужно. Сейчас историки сходятся на том, что в ходе разорения Константинополя погибло около двух тысяч человек. Для города с населением в триста-четыреста тысяч это очень небольшой процент. Очевидно, что никакой массовой резни не было. Предположу, что убивали тех, кто оказывал сопротивление - либо с оружием в руках, либо просто не хотел исполнять требований крестоносцев. В книге же Хониат входит в Святую Софию и видит на полу горы трупов. Все, что он видел кроме этого, автор весьма аккуратно воспроизвел из сочинений самого Хониата, но горы трупов там не было! Господин Эко просто художественно набросал их по вкусу.

Также я сильно сомневаюсь в массовых пытках, которые Эко тоже упоминает. Тот же Хониат пишет, что большинство горожан крестоносцы "уговаривали добром" (полагаю, просто угрозами) отдать свое золотишко, "некоторых они били". Ну, как бы и все. Не понимаю, зачем людей, которые и без того явили отнюдь не пример добродетели, пытаться очернить еще больше. Разве для мрачной картины недостаточно того, что крестоносцы и так творили?

3. Главный герой - весьма необычный человек. Почти с любым народом он может разговаривать на его языке, может говорить высоким штилем и ругаться как последний пьяница, объездил полмира, врет как дышит - нередко у таких людей несколько размывается идентичность. Но у Баудолино с ней все нормально: он сам называет себя латинянином, является, как я пока вижу, вполне себе носителем западного менталитета, помнит и места, откуда он родом, и не отделяет себя от них.

Он обернулся и кинул взгляд на то, что прежде было Константинополем.
– Я все равно мучаюсь виной. Ведь все это творят венецианцы, фламандцы, а верховодят ими рыцари Шампани и Блуа, Труа, Орлеана, Суассона, не говоря уж о моих земляках монферратцах. Я предпочел бы, чтобы погромщиками Константинополя были тюрки.

4. А еще Баудолино такой: мда, мда, в мое время города грабить умели - камня на камне не оставалось. А эти дилетанты только и знают, что бухать да прокрастинировать.

Знаете, уж в чем-в чем, а в недостаточно усердном грабеже крестоносцев еще не обвиняли! Но и это обвинение несправедливо, ведь они Константинополь до камешка обнесли и что могли повывозили в Европу - работали люди!

5. Здесь, как и в романах Тертлдава, я узнаю "живое прошлое". Мне нравятся рассказы о быте, в которых все так близко, вульгарно и понятно - совсем как у нас, разве что без технологических наворотов. Вот, например, Баудолино приехал учиться в Париж, снимает хату с каким-то рыцарским сыном, каждый вечер разыгрывают, кому спать на нормальной кровати, кому на выдвижной. Прогуливают занятия. Деньги, которые родители присылают на еду и отопление, спускают в тавернах. Устраивают посиделки с песнями под гитару (простите, мандолину). Догоняются какой-то арабской наркотой от друга из Святой земли. Не хватает только воплей "халява, приди!" - и все, полное сходство с нашей общагой.

6. Мне запомнилась сцена, в которой Баудолино показывает соседу по комнате свои стихи, и это вызывает у того чуть не истерический припадок.

Баудолино довел его до такой вспышки зависти и стыда, до таких слез, до признания в скудости собственного воображения, до таких проклятий творческому слабосилию, что тот криком исходил, рыдая: стократ бы лучше не мочь проникнуть в женщину, нежели подобная неспособность выразить то, что скрывается в нем самом.

Я задумалась тогда: мне многие говорили, что я хорошо пишу. И вокруг меня немало людей, которые хорошо пишут. Я привыкла считать это чем-то само собой разумеющимся и не скажу, чтобы слишком ценила эти таланты в себе или в ком-то другом. Разве не естественно мочь выразить все или почти все, что хочешь? Но вот я вижу юношу в полном отчаянии оттого, что ему не удается дело, всегда бывшее для меня в порядке вещей. И это лишний раз подтверждает мысль о том, что не стоит принимать дары небес как сами собой разумеющиеся. Как не стоит принимать исключительные достоинства за стандарт. Так, по слухам, когда войска Суворова вошли в Милан, итальянцы считали их чуть не святыми за то, что те никого не грабили и не насиловали. И если вам когда-нибудь захочется сказать, что ачетакова, разве не так должна поступать нормальная армия, то помните: итальянцы именно потому и сочли русских святыми, что западным армиям от бесчинств удерживаться тяжелее - это для них и вправду духовный подвиг и признак если не святости, то праведности уж точно.

о призыве в армию, подростках и косметике1. Что касается призыва в войско, то, как я писала в самом первом посте, избежать его практически невозможно, если вы не инвалид. Медкомиссия занимается не тем, чтобы отсеять негодных, а тем, чтобы сообщить командованию о состоянии вашего здоровья и, быть может, помочь определиться с родом войск. Тем не менее, полузаконная возможность откосить есть. Правда, есть она скорее у арабского населения - среди европейцев военная служба воспринимается как необходимость, ведь, как я уже писала, многие молодые люди, чтобы заработать некий стартовый капитал и не сидеть на шее у родителей, идут в ЧВК или государственные войска. То есть как это моя дитачка не научится убивать людей? У местных арабов восприятие военной службы несколько иное, часто родителям не хочется так надолго расставаться с сыновьями. Поэтому особо ушлые инспектора военкоматов - как намдалени, так и арабы - берут с семейств призывников взятки за то, чтобы их сыновей не забрали в армию. Это гарантированно работает: даже если инспектора ловят на взятке, родителям нечего бояться за свое чадо - никто не вернет им денег и сына не заберет. Скорее инспектора посадят, а деньги изымут в бюджет. На откосы арабского населения государство смотрит снисходительно: не хотят воевать - и черт с ними, будет меньше опоры у сепаратистских настроений.

В самих войсках подразделения формируются по национальному признаку. Даже если дело происходит в Магрибе, в регионе, где этнических намдалени мало, их скорее отправят в Европу, чем в арабские части. Также в Европе - если в каком-то регионе арабов недостаточно для формирования подразделения, новобранцев отправят в Магриб. Делается это не столько во избежание конфликтов, сколько ради удобства распорядка. Например, в мусульманских частях распорядок составляется с тем, чтобы выделить время для намаза, или, например, чтобы в священный месяц Рамадан не слишком перегружать солдат, выдерживающих довольно суровый пост.

Что касается дедовщины и обращения с новобранцами в целом, то как оно происходит у арабов, я не знаю, а среди намдалени отношения довольно человечные. Это кажется сказкой только на первый взгляд, пока мы не вспомним, что традиционная европейская обходительность произошла не из тонкости западной натуры, а из инстинкта самосохранения, когда любое неосторожное слово могло стать для тебя последним, если собеседник был вооружен и чувствителен в вопросах чести. В намдаленских частях всякий намек на унижение рискует закончиться поножовщиной со смертельным исходом, а кому оно надо?

Распорядок дня войсковой части достаточно щадящий. Наряды как таковые отсутствуют: обслуживанием помещений занимается наемный персонал, на гражданские работы военнослужащих не гоняют. Все их время посвящено военной подготовке, за исключением отдельных внештатных ситуаций. Подъем в семь-восемь часов утра и занятия до семи-восьми вечера с перерывом на обед. После этого у ребят есть три-четыре часа личного времени, когда можно делать что заблагорассудится. Запрещены азартные игры и алкоголь, но намдалени обычно находят чем себя развлечь. Если практическое занятие требует длительного выезда за пределы воинской части (скажем, с ночевками в лесу или пустыне), этот распорядок не применяется.

2. Нужно отметить, что намдаленские новобранцы - далеко не испуганные неопытные птенчики. Они как минимум пережили подростковый возраст, а намдаленские подростки суровы как Челябинск. Лет с десяти дети обоего пола начинают выяснять отношения, забивая стрелы. Стоит к их чести сказать, что такие разборки ведутся согласно некой этике и принципу справедливости, и не бывает так, чтобы толпой бросались на одного. Родителям о таких стычках обычно не рассказывают, потому что мои разборки - мое дело. С другой стороны, намдаленские родители вряд ли отреагируют так привычным для нас "не обращай внимания", "будь выше этого", "ты же девочка - не распускай руки" и так далее.

Подростки свободолюбивы, часто с ранних лет стремятся зарабатывать сами. Например, девочка может договориться с продавщицей бижутерии на рынке, чтобы за небольшую плату плести браслеты или делать бусы.

3. Занятная особенность поведения намдалени в общественном транспорте - вы скорее всего не увидите сидящих мужчин, покуда стоит хоть одна женщина. Причем это не зависит от возраста: место уступят и мальчишка, и старик. У арабов такого обычая нет, но в европейской части Намдалена и арабы будут уступать женщинам места, подчиняясь давлению социума. Вай-фая в метро и электричках нет, рассчитывать на Интернет можно только в поездах дальнего следования бизнес-класса.

4. Если вы рассчитываете в Намдалене попробовать кухню всего мира, то зря. Собственно здесь преобладают две кухни: арабская и намдаленская (не может быть). Конечно, условным выходцам из Италии никто не запретит открыть итальянский ресторан, но таких выходцев не много, а местное население готовит, как правило, по собственным рецептам. При этом в намдаленских ресторанах часто (если не всегда) отсутствует меню. Фактически ты просто приходишь и спрашиваешь хозяина: что у тебя сегодня есть и что ты можешь из этого приготовить? Вообще намдалени гуру индивидуального подхода, но об этом чуть ниже. Блюда национальной кухни готовятся, в основном, из овощей, мяса и морепродуктов. Молочная отрасль направлена практически только на производство сыра - в основном, из овечьего молока. Здесь выращивают рожь и пшеницу, но муку (как правило, грубого помола) используют обычно для приготовления сладостей - пресный хлеб тут пекут нечасто. То, что у нас заворачивается в тесто, в Намдалене завернут скорее в баклажан.

5. К слову об индивидуальном подходе. Намдалени почти всегда готовы пойти навстречу, если по каким-то причинам вам не подходят общие условия. Например, если вы едете в страну ради медицинского туризма, но не можете оплатить операцию, а прооперироваться надо хоть убей - можете связаться с местным Министерством здравоохранения и изложить свою проблему. Почти гарантировано вам помогут найти выход - да хоть отработать эти деньги - но точно не завернут со словами "мы этим не занимаемся". Конечно, поиск индивидуальных решений несколько замедляет работу, зато решается почти любая проблема.

6. Поговорим о важном - о косметосе. В намдаленских аптеках продается косметика из разных стран, но местную делает только государственная фармкомпания. Ассортимент у нее небольшой. Почти все средства составлены так, чтобы работать на укрепление защитного барьера, заживление и успокоение кожи - и составлены очень грамотно. Все они относительно унисекс, серии делятся только на взрослые и детские. Омолаживающих средств или формул с сильнодействующими ингредиентами местный производитель не предлагает - за этим завозят импортную косметику. Не производятся также средства для проблемной кожи, да и завозят их мало. Проблемы с кожей тут редкое явление - по тем же причинам, что в Африке (за счет неубитого биома) или Северной Корее (за счет простой натуральной пищи).

У общения с людьми, отделенными от нас языковым барьером, есть одна пикантная особенность. Можно глядя им в глаза признаваться в любви или говорить "шоб ты сдох", а они будут кивать и улыбаться или недоуменно хлопать глазами. В случае любого недоразумения можно сказать, что они вас не так поняли и вы рассказывали о ценах на черешню.

Я уже говорила, что хочу написать о крестоносцах. Но все идеи, которые у меня пока есть, не слишком мне нравятся - они как будто не могут выразить всего, что я думаю и чувствую, поэтому поиск подходящего сюжета продолжается.

Но я бы хотела, чтобы в этом сюжете была сцена, где героиня поет крестоносцам. Они не понимают ее языка, и она знает, что может петь о чем угодно: хоть любовную песенку, хоть про поля-тополя, хоть "оккупанты, гоу хоум". И вот какую песню она выберет, что захочет им сказать - я пока не знаю. Но сдается мне, если я это пойму, то и достойный сюжет, в котором будет все, что мне хочется вложить, тоже найдется.

Мое отношение к Западной Европе (и весь ужас происходящего) можно описать такой сказкой.

Жил-был человек. Его пожирала вялотекущая болезнь, с каждым годом причиняя все больше страданий. Как-то раз он услышал, что недалеко на западе - час-два лету - бьет из-под земли родник. Вода в нем не святая, но имеет такой состав, что, испивая из родника, человек излечится от своей болезни. Но радость от известия смешалась с отчаянием: ведь к роднику уже давно подключилась фабрика, превратив его русло в канализационный сток. Может, и остались чистые потоки, а может, нет. Может, испив, излечишься от болезни, а может, отравишься.

Но нигде более такой воды не найдешь.

Как ни оправдываются писатели, как ни твердят, что "это не мои мысли, а героя", их отношение к описываемому нередко можно угадать. Не по словам, так по событиям. По тому, чему они уделяют внимание, а что обходят. По тому, какие истории выбирают рассказать.

Так в "Видесском цикле" Тертлдава мне видится глубокое уважение почти ко всем описываемым народам. Автор как будто подносит им зеркальце - но не обычное, а венецианское, с позолоченной амальгамой, в теплом свете которой все кажется мягче, красивее и чище, чем есть на самом деле.

Мои любимые намдалени - аллюзия на нормандское (шире - западноевропейское) рыцарство. И Европа как будто смотрится в зеркальце и говорит: в целом неплохо, только почему я тут алчная и вероломная? И Тертлдав такой: ну, ты совсем уж не наглей, мать, это все-таки зеркало, пусть и золотое.

Я дочитываю монографию Джонатана Филипса о четвертом крестовом походе (под креативным названием "Четвертый крестовый поход"), и, сказать по правде, я в ахуи под впечатлением. Тема мне знакома, поэтому когда я читаю или слушаю по ней что-то новое, то обычно не затем, чтобы понять в общих чертах, а ради подробностей или нового взгляда на вещи.

И знаете, чем больше читаю или слушаю, тем больше я на стороне крестоносцев. Не потому что за ними историческая правда. И не потому что я не люблю византийцев (они супер). А потому что конкретно в этом противостоянии крестоносцы ведут себя в тысячу раз адекватнее противника. Если мое знакомство с темой началось с мнения о том, что Константинополь разграбили исключительно из алчности (и к такому выводу нас пытается подвести вступление, написанное издательством), то чем больше я погружалась в тему, тем больше понимала, как же все непросто.

читать дальшеЧувство, преследовавшее меня почти все время чтения - это сострадание. Все стороны 90% времени находятся в таком отчаянном положении, и стоящий перед ними ужасный выбор, а то и вовсе тупик описаны так хорошо, что невозможно не проникнуться их безысходностью и тревогой. Поэтому обвинить кого-либо - хоть греков, хоть крестоносцев - рука не поднимается. Как я могу бросить камень в людей, оказавшихся в таком переплете, если не знаю, как сама бы повела себя на их месте. Думается мне, много хуже.

Редакция задает риторический вопрос: понятно, мол, что и крестоносцы, и венецианцы (их перевозчики) попали в финансовую ловушку. "Но почему ответственность за коммерческие убытки должен нести кто-то, помимо самих организаторов предприятия?" Ну, я даже не знаю. Может, потому, что этот кто-то пообещал мильён деняк, а когда крестоносцы выполнили свою часть договора, предпочел слиться?

Но самым новым для меня в этой книге оказалось описание адищенской ксенофобии антизападных настроений византийцев. Я и так знала, что латинян там не жаловали и в 1182 году решили тупо перебить. Но книга Филипса дает больше подробностей и того самого погрома, и проявлений ксенофобии в дальнейшем. Понятно, что выходцы из Европы не были пушистыми котиками и вроде как давали повод. Например, латинские кварталы забивали хуй на предписания императоров не иметь оборонительных стен или собственных войск, и имели это все, превратившись, по сути, в город в городе. Также у купцов из Пизы, Генуи и Венеции было куда больше торговых привилегий, чем у византийских, отчего последние разорялись и мощно ненавидели чужеземцев. Еще много где видела указания на то, что латиняне "вели себя заносчиво", но трудно сказать, что это означает. В общем, как и в намдаленских погромах у Тертлдава, основная причина, похоже, была в том, что "их слишком много и они слишком задирают нос, эти наглые варвары". Давайте их убьем.

Мне очень нравится, что, как и намдалени, европейские поселенцы не были легкой добычей и в целом могли за себя постоять. Тем не менее в 1182 году латинский квартал в Константинополе исчезает с карт, то есть фактически он перестал существовать. Двадцать лет спустя, во время того самого крестового похода, латиняне все-таки жили в столице, но вместо прежних 60 тыс. человек их численность составляла около 15 тыс.

Антизападные репрессии с большей или меньшей активностью продолжались и следующие двадцать лет, а когда подошли крестоносцы, неприязнь снова обострилась. И хотя крестоносцы привели с собой якобы законного наследника трона и в целом старались не произвести о себе негативного впечатления, город их возненавидел. Было за что: чужеземные войска мало что осадили столицу и пытались взять ее штурмом, так еще и после, когда установился мир, возведенный ими на престол молодой император должен был исполнить свои щедрые обещания и заплатить западному воинству мильён деняк. Без которых крестоносцы, истратившие все свои запасы, не могли продолжить поход на Ближний Восток. Чтобы собрать обещанный мильён деняк, император поднял налоги, велел обносить церкви, изымал баблишко у богатых горожан и так далее.

Что могло пойти не так...

Ненависть горожан объяснима, но ее проявления совершенно варварские (хотя варварами, по иронии судьбы, там называли европейцев). Вот, например, моменты неадеквата, которые мне запомнились:

- когда крестоносцы вызволили из тюрьмы отца молодого императора и явились к нему спросить, подтверждает ли он гарантии своего сына, тот гарантии, конечно, подтвердил, а им сказал: ребята, я к вам со всей душой, конечно, но не могли бы вы переселиться куда-нибудь подальше в пригород, чтобы вас не было видно со стен, а то вы людей бесите;
- городская толпа свалила и расколотила на куски статую богини Афины, покровительницы города, потому что (внимание!) ее правая рука якобы указывала на запад и символически призывала крестоносцев (на самом деле на юг, но всем было плевать);
- дома выходцев из Европы стали поджигать;
- периодически вспыхивали драки на почве национально-религиозной розни, после одной из таких драк начался пожар, опустошивший полгорода, отчего латинское население столицы в полном составе свалило в пригород к крестоносцам;
- как-то в новогоднюю ночь греки попытались сжечь европейский флот, прекрасно понимая, что без кораблей крестоносцы не смогут убраться восвояси и вынуждены будут либо сдаться на их милость, либо идти по суше через враждебные им земли, где, скорее всего, будут перебиты;
- когда в отместку за попытку сжечь флот крестоносцы совершили опустошительный набег на округу (в Западной Европе такая тема практиковалась, чтобы экономически ослабить противника и показать местному населению, что их правители не в силах их защитить), в городе просто стали хватать и убивать всех, кто внешне напоминал европейцев;
- уже в стадии открытой войны, когда император (свергший европейского ставленника) захватил в плен трех венецианцев, их товарищи молили о пощаде и предлагали выкуп, в ответ на что император велел сжечь пленников заживо на крепостной стене, чтобы крестоносцам было все хорошо видно и слышно.

И вот в рамках всей этой дичары крестоносцы выглядят настолько адекватнее противников, что симпатии волей-неволей склоняются на их сторону. Хотя, конечно, они тоже творили дичь, ну да у нас тут не фестиваль пушистых кисок, дичь творят все.

Европейцам любят вменять в вину разграбление Константинополя. Но, простите, на фоне всего вышеупомянутого, то, что они не утопили город в крови, а просто обнесли вчистую (особенно с учетом их финансовых трудностей) - это закономерный исход. Нет, правда, а что они должны были сделать? Автор указывает "В своем праведном рвении они не задумывались о чувствах тех, кого грабили, равно как и о святости опустошаемых зданий". Тут я не могу согласиться с обвинениями. Сейчас бы думать о чувствах людей, которых ты грабишь, ну!

Не знаю, были ли крестоносцы смущены своим поведением во время грабежа. Те два рыцаря, воспоминания которых я читала, этот эпизод вообще не описывают. Вот мы вошли в город - и вот сразу делим добычу несколько дней спустя. Хороший прием, кстати. Чем оправдываться за совершенную дичь, просто не упоминай ее - и будешь красавчик.

Но, повторюсь, по сравнению с ненавистью, которую испытывали на себе и они, и их соотечественники и единоверцы все это время, несколько дней грабежей и кутежей в Константинополе выглядят достаточно невинно. То, что они обнесли город, перетрахали половину женского населения и выпили чуть не весь местный алкоголь - это, простите, ожидаемо. Как писал один из руководителей похода, "отказывавшие нам в малом были вынуждены отдать нам все".

Моральное состояние византийцев тоже странноватое. Если европейцы, принадлежащие к разным народам и говорящие на разных языках, смогли в трудный час быть друг другу верными товарищами, то византийцы из провинции злорадствовали над горем беженцев из Константинополя, мол, теперь и великая столица будет как мы, хехе, выкусите.

В общем, четвертый крестовый поход - реально странная вещь. Так много мелких случайностей, нелепых обстоятельств, просто проявлений человеческой слабости, которые, собравшись вместе, развернули экспедицию вообще не в ту сторону и натворили дел. Он хорошо описывается фразой: "что-то пошло не так".

Жертву нельзя обвинять. Виноват всегда агрессор. Кто говорит "сам напросился", тот сам напросился. И так далее.

И все же сегодня я прочитала мемуары немного... обнаглевшей жертвы, скажем так. Это все тот же Никита Хониат, с сочинениями которого я знакомлюсь кусками под настроение. Немного обрисую ситуацию: крестоносцы захватили Константинополь и стали его грабить. Они не объявляли себя ни друзьями, ни союзниками, ни освободителями, ни еще там кем. Они о своих намерениях пограбить заявили уже давно, когда поняли, что император не собирается рассчитаться с ними по долгам.

Никита, очевидец событий, обвиняет занявшее город войско не только в том, что они обнесли все, до чего могли дотянуться (говорят, даже электрические чайники забирали и микрочипы из стиралок вытаскивали, но это неточно), но и в дурном отношении к мирным жителям. Ну, то есть как в дурном... Франки, пишет он, были чрезвычайно раздражительны, огрызались на любое неугодное им слово, а если ты отказывался им подчиниться, могли и ударить. Держались высокомерно и отчужденно, не хотели иметь с греками ничего общего, и, если ты не прислуживал им, мог катиться из города на все четыре стороны.

Вот беженцы и уходили, скорбя о том, что лишились имущества, а кто-то - что лишился дочери или жены. Не убитых, как вы понимаете.

Здесь, конечно, встает вопрос, почему люди вообще уходили из города, в котором оставались их родственницы, если их оттуда пинками не выгоняли. Ну да ладно.

И вот, когда Хониат выходил из города с группой беженцев, у одного из них похитили дочь. Беженец в отчаянии обратился к Хониату, мол, сделай что-нибудь. Сам Хониат понятия не имел, что делать в такой ситуации, и просто побежал по улицам, подбегал к рандомным крестоносцам, хватал их за руки и кричал, мол, ваш товарищ похитил девицу, ведь вы же клялись их не трогать! Интересно, кстати, откуда он это знал. Крестоносцы и вправду давали такую клятву (и исполнили ее так себе), но вряд ли говорили о ней грекам. Может быть, рассказал венецианский знакомец Хониата. И знаете, крестоносцы не зарубили его походя. Не сказали "ебись сам со своими проблемами". Они пошли с ним, поговорили с их товарищем, и тот вернул девицу.

... мне кажется, или это вообще лучшее, чего можно было в тринадцатом веке ждать от занявшего город недружественного войска? Обвинять их в холодности и отчужденности крайне странно. Даже не потому, что захватчик не обязан сердечно относиться к покоренным, а потому что пока они сидели под городом в ожидании выплат, горожане их открыто ненавидели. То и дело вспыхивали стычки на почве национально-религиозной розни. Были попытки поджечь венецианский флот (ведь если у вас под городом сидит ненавистное вам войско и вы хотите, чтобы оно убралось, нужно сжечь его корабли, ну). Не говоря уже просто о фоновом пренебрежении в духе "фу, варвары". А когда они вошли в город, горожане решили разбудить в них добрые чувства! Мне кажется, там и так все было достаточно неплохо. Во всяком случае, Хониат обвиняет их в холодности, отчужденности и всяких непотребствах, а не в зверствах.

Эта сказка имеет следующую мораль: относитесь к людям нормально. Вдруг это ваше будущее начальство.