А когда она пела, казалось, мгновения тянут,
Не спеша пролетать и стремясь задержаться подольше.
И смягчался потомок суровых сынов Мадиана,
И, притихший, глядел в глубь себя, словно в водную толщу.
И казалось, что город застыл, многолюдный, неспящий.
И что слушают стены, и улицы тоже не дышат,
И что речь прерывает седеющий старый рассказчик,
И, прижавшись затылком к стене, замирает Ладише.
И смиряются мужество, сила, злопамятство, ревность,
Смотрит Йарна пустыми и полными боли глазами...
... а заря золотая змеей на плечах ее грелась.
И лучи цвета меди из прядей ее выползали.
Головою хотелось склониться - да ей на колени
И заснуть под тягучую песню о небе и доме.
Поселялось в груди позабытое чувство томленья,
И прикусывал губы в смятеньи вожак Халиноми.
Теребил загрубевшими пальцами черную косу,
И не знал, как сказать, - да она и в словах не нуждалась.
Бился ум над единственным неразрешимым вопросом.
Тяжким камнем ложилась на грудь годовая усталость.
И, дыша через раз, знал, чего потерять не успел он,
И глядел, как заря золотая ее обнимает.
А носящая имя реки улыбалась и пела,
И молчал Мегиддо, в тишине этой песне внимая.