Деанон прошел, и теперь я могу выложить рассказ, который, пускай и занял пятое место с конца, набрал больше всего комментариев. Так как целью моей было не понравиться, а выпендриться, можно сказать, я ее достигла.
Думаю, после первых двух абзацев станет понятно, почему он занял одно из последних мест.
читатьОбрыв у высохшей реки
Тяжелые солнечные лучи позднего утра освещали окраину леса, простершегося на многие версты на юг. Словно облитые золотом, высились треугольные древние секвойи и гигантские араукарии, похожие на современную сосну. В среднем ярусе ютились цикадовые: их развесистые, торчащие в разные стороны листья, напоминающие кроны пальм, ловили солнечные лучи, которые пропускали их более удачливые хвойные соседи. В нижнем ярусе мирно уживались мхи и жесткие папоротники – после прошедших дождей они покрыли землю сплошным ковром. Грубый крик уродливой древней первоптицы оглашал лес, в воздухе вились разноцветные стрекозы, и на первый взгляд бестревожно-спокойным казался этот пейзаж верхней юры мезозойской эры.
На границе леса и папоротниковой прерии в тени гинкгового дерева лежал огромный ящер. Эти хищные двуногие существа, далекие прародители птиц, принадлежали к давно вымершему отряду тероподов. Тот, что спал под деревом, был относительно невелик по сравнению с гигантами позднего мела, но здесь, в юрском лесу, десятиметровый аллозавр был самым свирепым хищником эпохи.
Самка проснулась еще до того, как солнце, поднявшись над кронами деревьев, согрело ее спину. Ее разбудил запах, закравшийся в ноздри и разом встревоживший все ее существо. Пахло кровью, добычей и еще чем-то знакомым и неясным, вызывающим странное беспокойство. Не поднимаясь на ноги, самка вытянула шею и огляделась. Неподалеку на опушке срывали папоротники несколько отниелий – их ярко-голубые головы выделялись среди коричнево-зеленого леса, делая своих обладателей легко заметными. Всякий взрослый аллозавр, впрочем, знал, что легкая, на первый взгляд, добыча спасается молниеносной скоростью и, если не устроить правильно засаду, отниелия исчезнет в зарослях быстрее, чем хищник сможет поравняться с ней. Самка аллозавра, отдыхавшая на окраине леса, устраивала засады сотни раз, но этим утром ее заботили не отниелии. Запах крови доносился со стороны болота, и, охваченная возбуждением, ничем не напоминающим охотничий азарт, самка направилась туда.
Приближаться к топи она всегда боялась. Еще только поселившись на этой земле много лет назад, она чувствовала опасность, исходящую от рыхлой влажной земли, неспособной удерживать чей-либо вес. В прошлый сезон дождей эти опасения подтвердились, когда двое из ее детенышей увязли в топи. Тогда она вынуждена была держаться поодаль, не в силах приблизиться и помочь им: смертоносная ловушка тотчас поглотила бы ее саму. В тот день она увела свое потомство как можно дальше от гиблого места, дабы соблазнившиеся водой малыши не оказались в западне.
Но с тех пор минуло много лун, очередной выводок подрос и окреп, разошедшись по лесу кто куда, и самка снова вернулась к болоту. Сейчас, в благодатный сезон дождей, оно напоминало озеро и притягивало животных, желавших напиться. Благодаря ему, охота в этих краях была обильной.
Подойдя к болоту как могла близко, самка остановилась на краю твердой земли, способной еще выдержать ее вес. Ниже нее, на пологом склоне холма, ведущем к топи, лежал другой ее сородич-аллозавр. Глубокая рана зияла на его бедре, и обе ноги были измараны почерневшей кровью. Чужак был намного меньше хозяйки этих земель и, следовательно, куда легче. Его неудобное, на первый взгляд, положение давало возможность дотянуться до мутной воды в болоте и одновременно не увязнуть в нем. Запах, исходящий от непрошеного гостя, мешающийся с запахом крови, тревожил самку. Это непонятное беспокойство и то, что на ее земле находится чужак, которого она не в силах прогнать, крайне раздражало ее. Издав протяжный, полный досады крик, самка стала медленно отступать от опасного края. Даже если незваный гость не увязнет в болоте и не погибнет от жажды, он слишком слаб, чтобы охотиться – голод убьет его. Ей остается только ждать, когда возле туши начнут собираться пожиратели падали.
Когда она вернулась на опушку, отниелии все еще были там. Стараясь не производить лишнего шума, самка ступила под сень деревьев, оказавшись в лесном полумраке. Отсюда маленькие ящеры, увлеченные поеданием цикадовых, не могли ее видеть. Помешать ей мог разве только громкий звук, который выдал бы ее присутствие. Она осторожно пробиралась сквозь лес, бесшумно ставя ноги между густых папоротников, и была уже на расстоянии нескольких прыжков от ближайшей особи, когда отниелия вдруг подняла голову и насторожилась. Самка аллозавра замерла, готовая атаковать наудачу, если что-то вдруг пойдет не так. Маленькое травоядное глядело, однако, в противоположную сторону и было так сосредоточено высматриванием опасности, что лучшего момента для нападения представить было нельзя. Появившись внезапно на опушке леса, самка аллозавра в несколько широких прыжков подскочила к своей добыче и сомкнула челюсти на тонкой шее. Сородичи жертвы тотчас же бросились врассыпную, и наконец-то самка смогла увидеть того, кто заставил насторожиться и отвлечься погибшую отниелию. С другой стороны опушки на стаю бросились двое цератозавров, которым удачный прыжок самки, по-видимому, испортил охоту. В панике отниелии кинулись под защиту леса и, подгоняемые страхом сильнее, чем хищники – голодом, скрылись от преследователей в густых зарослях. Пара цератозавров бросилась за ними, но всей их скорости не хватало, чтобы догнать проворных травоядных. Пожирая свою добычу, самка услышала далекий рев досады и разочарования. Отниелии, похоже, удрали от хищников, и теперь те вынуждены были либо искать поживы в хвойном лесу, либо вернуться в подлесок к болоту. Они выбрали второй путь, и не успела самка аллозавра насытиться, как две тени обступили ее добычу. Ящеры жадно втягивали ноздрями запах свежего мяса, но не решались подойти: аллозавр, лев юрских просторов, был грозой всех сухопутных хищников.
Присутствие незваных гостей, ожидающих то ли счастливого случая, то ли окончания ее трапезы, раздражало самку. Она хотела было оттащить тушу к болоту, куда любой здравомыслящий взрослый не сунется, однако не успела воплотить свое намерение.
Цератозавры разом подняли головы, как будто самка и ее добыча в одночасье перестали их занимать, напряглись, обменялись короткими сигналами и поспешили обратно в лес. Оторвавшись от выпотрошенной отниелии, самка тоже подняла голову. Морда ее была вымазана в крови, поэтому она с трудом могла учуять запах другого раненого животного, но какое-то чувство подсказывало ей, что в лесу ожидается новый пир – куда роскошнее того, что могла обеспечить некрупная отниелия.
Оставив тушу, самка двинулась за парой цератозавров. Путь их легко было проследить по дорожке сломанных папоротников: хищники совершенно не таились, словно были уверены, что жертва никуда от них не денется. Держась следа, самка вышла, наконец, к месту предполагаемого пиршества. То была неширокая поляна, сплошь заваленная буреломом. Папоротники и мхи росли здесь так густо, что можно было предположить, будто детеныши длинношеих зауроподов никогда не заглядывали сюда.
Уронив голову на полусгнивший ствол гигантской араукарии, лежал огромный стегозавр. Ни один из тех, что самка видела ранее, не достигал таких размеров. Этот был, очевидно, очень стар – возможно, именно старость не дала ему справиться с раной: шея стегозавра была прокушена в нескольких местах, и над ромбовидными пластинами спинного гребня виднелись глубокие следы, оставленные когтями. Похоже, спасаясь от преследователя или убив его, стегозавр стремился укрыться в густом лесу, но просчитался.
Хвост, увенчанный четырьмя метровыми шипами, бил по земле, силясь устрашить и отогнать хищников, но цератозавры, раздосадованные неудачной охотой, подталкиваемые голодом, не обращали внимания на грозное оружие. Они обступили гиганта с двух сторон, ища место на его горле, в которое можно было бы вонзить зубы, но верхняя часть шеи была защищена гребнем, а нижняя лежала на стволе араукарии. Чувствуя себя попавшим в западню, стегозавр ревел и взрывал хвостом землю. Отчаявшись подобраться к шее, один из цератозавров прыгнул гиганту на спину, пытаясь зубами разорвать рану под пластинами. Он, вероятно, преуспел бы в своем намерении, если бы в этот миг травоядный гигант не содрогнулся, пытаясь встать на ноги, и не стряхнул хищника с себя. Упавший цератозавр оказался под его передними ногами, и с дикой яростью, вызванной болью и страхом, исполин принялся дробить его кости. Второй хищник, видя, что остался в одиночестве, предпринял отчаянную попытку напасть сзади – и это было роковой ошибкой: стегозавр, расправившийся с первым противником, взмахом хвоста свалил наземь второго. Два костяных шипа на его хвосте едва не наполовину погрузились в бедро цератозавра. Рев хищника перешел в жалобный вой, и, уже не думая о добыче, он попытался отползти от смертоносного оружия.
Тут уж самке аллозавра пришло время действовать. Обойдя по широкой дуге разъяренного гиганта, она сомкнула челюсти на горле второго хищника и дернула шеей несколько раз, ожидая, пока жертва затихнет. Затем поспешила оттащить тушу под заслон деревьев, чтобы не раздражать стегозавра своим присутствием: пока у травоядного оставались силы, подходить к нему было слишком опасно. Роскошное пиршество состоится на этой поляне еще через несколько дней, а пока туша цератозавра, во много раз тяжелее отниелии, утолит ее голод.
Вернувшись на опушку для ночлега, самка увидела, что отниелию уже обглодали до костей. Она устроилась рядом со скелетом, решив не идти к прежнему своему лежбищу: здесь тревожащий ее запах с болота почти не был ощутим.
Прошло несколько дней прежде, чем голод погнал ее снова в лес к убежищу раненого стегозавра. За прошедшее время тот должен был изойти кровью и умереть или, по крайней мере, ослабеть настолько, чтобы не иметь сил сражаться. Чем ближе подходила самка к поляне, тем более усиливался запах крови, а с ним – неясная тревога, охватившая ее еще несколько дней назад возле болота.
Картина, открывшаяся ей, поначалу вызвала замешательство. Стегозавр лежал, распростершись на земле, возле той же араукарии. Ноги его были надломлены настолько неестественно, что не оставалось сомнений: жизнь давно оставила это тело. Над мертвым травоядным склонился давешний чужак с болота: молодой аллозавр опирался на здоровую ногу, а раненой удерживал тушу, отрывая от нее куски алого мяса.
Смущение и замешательство, овладевшие самкой поначалу, быстро прошли, уступив место оправданной злости. Издав яростный предупреждающий рев, она сделала к чужаку несколько шагов, давая оценить как свой размер, так и свое намерение. Обычно крупные хищники избегали друг друга и не ввязывались лишний раз в драку. Вот и сейчас незваный гость, самовольно присвоивший ее добычу и ее охотничье угодье, верно понял расстановку сил и, отступив от стегозавра, медленно побрел прочь, хромая на правую ногу. Вместе с ним из леса уходил и его запах, знакомый, но неясный, словно силящийся пробудить спящую память.
***
… Короткая пора дождей подходила к концу, даря обитателям долины недолгое изобилие. Река налилась водой, и огромные зауроподы погружались в нее едва не наполовину, чтобы немного облегчить собственный вес. Густо разрослись леса, а прерия сплошь покрылась папоротниками. Стада в десятки голов паслись на этих бескрайних равнинах, и хищникам, подобным аллозавру, приходилось долгими днями ждать, когда какая-нибудь особь отобьется от остальных.
Охота в эти благословенные дни была делом непростым, требующим выносливости и терпения, но куда более тяжелым оборачивалось время, следующее за изобилием. Каждый год, когда наступала засуха, хищникам приходилось голодать месяцами или подбирать падаль, в которую превращались туши старых и больных, убитых солнцем.
Но в этот день природа была щедра, а самка – сыта. Она лежала в тени крутого обрыва и наблюдала за стадом камптозавров, срывающих молодые побеги невысоких цикадовых. Эти небольшие двуногие травоядные не имели никаких средств защиты – потому, вероятно, и предпочитали постоянно находиться близ хорошо вооруженных стегозавров. Вот и сейчас пара увенчанных гребнями гигантов срывала папоротники неподалеку. В иной раз самка попробовала бы загнать кого-нибудь из стада, но прошлой ночью ей на пару с другими аллозаврами достался огромный диплодок, придавленный оползнем, и должно было пройти еще много времени прежде, чем она снова почувствует голод.
Место, где она лежала и где погиб диплодок, представляло собой пересохшее русло реки на самой границе ее охотничьего угодья. По-видимому, река не пережила череды засух и обезводела. Не раз, обращая жертву в паническое бегство, самка пригоняла ее к краю обрыва, захлопывая таким образом смертельную западню. Даже видя перед носом челюсти аллозавра, большинство животных предпочитали погибнуть в пасти, нежели совершить самоубийственный прыжок. Были, впрочем, и такие, кто прыгал или срывался случайно – их самка потом находила не всегда. Чтобы спуститься на дно и остаться в живых, нужно было обойти обрыв по широкой дуге: путь этот занимал столько времени, что туша разбившегося животного бывала, как правило, наполовину съедена более удачливыми хищниками, явившимися к дармовому пиршеству. Однажды самке довелось нос к носу столкнуться с огромным заурофаганаксом, своим ближайшим родичем. В тот раз обошлось без крови, но с тех пор она больше не отправлялась в бесплодные походы и оставляла животных, бросившихся с обрыва, на поживу охотящимся в русле.
Внезапно самка, до этого безмятежно отдыхающая в тени, насторожилась и подняла голову. Низкий горловой призыв, предвестник брачной поры, долетел до ее слуха. Оглядевшись в поисках сородича, могущего его издать, она никого не увидела и стала слушать дальше. Призыв повторился, и, убедившись, что ей не чудится, самка поднялась на ноги и ответила таким же низким криком. Травоядные, услышав его, как один повернулись в ее сторону, но она была далеко, скрыта костями мертвого диплодока, да к тому же отвлечена, поэтому разбегаться они не спешили.
Повторяя свой ответный крик, позволявший самцу отыскать ее, самка водила головой из стороны в сторону – но первым приближение сородича учуял нос. Знакомый запах – тот самый, что прогнал ее от болота пару месяцев назад – коснулся ноздрей, и в первые мгновения она ощутила некоторую неуверенность.
Самец был меньше нее по размерам и по крайней мере вдвое моложе. Возможно, это была его первая брачная пора и, еще не имея горького опыта, он не боялся подойти к самке близко. Но в этот раз ему повезло встретить свою старую знакомую: пускай его присутствие на болоте ее раздражало, а покушение на стегозавра – разозлило, сейчас узнаваемый запах внушил ей мысль о безопасности и она быстро успокоилась.
Они оба повернулись на вызывающий яростный рев, и самка увидела второго самца, приближающегося к ней с противоположной стороны. Приучившись за годы смотреть на брачные битвы с безопасного расстояния, она отступила под обрыв, предоставив соперникам самим выяснять отношения.
Второй самец был равен ей по размерам и значительно превосходил ее старого знакомого. Но тот оказался, по-видимому, чрезвычайно упрям: даже оценив величину противника, он не сделал ни шагу назад. Страшная рана на его бедре еще была заметна, и он по-прежнему хромал. Очевидно, соперник решил, что победа достанется ему малой кровью, и бросился в атаку, ударив раненого аллозавра головой в плечо. Тот пошатнулся и отступил на шаг, но удержался на ногах и в свою очередь, используя могучую шею словно рукоять молота, вцепился зубами в горло противника. Противник, похоже, ничего подобного не ожидал – не только потому, что столь яростное нападение от самца меньших размеров было неслыханной наглостью, но и потому, что брачные битвы редко начинались с серьезных атак: никто не хотел пострадать в бою.
Мотая головой из стороны в сторону, второй аллозавр все же стряхнул соперника с себя и, не давая ему опомниться, сам вонзил клыки в его загривок. Вырваться из этого захвата было чрезвычайно трудно, и, пускай кровеносные жилы оставались вне досягаемости челюстей, взрослый аллозавр проволок молодого в пыли несколько шагов и бросил оземь, разжав зубы. Прежде, чем соперник успел подняться, он поставил ногу на его не до конца зажившее бедро и принялся мощными когтями раскрывать едва затянувшуюся рану.
Противостояние превращалось уже в смертельный поединок, и сомнения в том, кто выйдет из него победителем, рассеивались с каждым мгновением. Для молодого аллозавра эта схватка могла бы стать последней, если бы самка не выступила из своего укрытия и не двинулась к противникам с громким предупреждающим ревом. Сражение приостановилось, нарушенное неожиданным вмешательством, взрослый самец прекратил разрывать рану поверженного соперника и повернулся к самке в растерянности. Не дожидаясь, пока его замешательство сменится раздражением, та ощутимо толкнула его головой в бок, отгоняя от раненого аллозавра. Самец, все еще не понимая, чем она недовольна, попробовал было обойти ее стороной, чтобы подобраться к противнику, но самка снова встала между ними, издав угрожающее рычание. Сбитый с толку аллозавр начал шаг за шагом отступать, по привычке огрызаясь, но больше не пытаясь обойти настойчиво прогоняющую его самку. В конце концов, поняв, что здесь ему искать нечего, аллозавр развернулся и медленно побрел прочь.
Самка провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду. Ей не впервой было отгонять хищников от кладки, и не один цератозавр, орнитолест или не в меру любопытный сородич носил на спине и шее отметины ее клыков. Эта битва была не сложнее и не страшнее тех, что случались каждый год у ее гнезда.
***
… Неспешно проходили дни в этом чистом первобытном мире, где жизнь менялась так медленно и незаметно, что единожды заведенный порядок вещей казался вечным. Время изобилия прошло, уступив место засухе, и уже пятая луна обновилась на небе, а на землю не упало ни капли.
Голод постепенно воцарялся в ранее благодатных местах, и всякий старый или больной, погибший от жары, тотчас же оспаривался несколькими хищниками прежде, чем его туша высыхала.
Мелкие травоядные уходили все дальше от безводных угодий самки, а охотиться на крупных было непросто. Нередко она вынуждена была голодать и все чаще отходила от новой кладки яиц, чтобы отыскать себе пищу.
В один из таких дней, когда солнце светило особенно ярко, она в отчаянии пришла к обрыву, чтобы посмотреть сверху, не валяется ли среди костей еще не до конца истлевшая туша. Но возле обрыва ее ждало зрелище куда более занимательное. Небольшой дриозавр лежал неподалеку, а над ним, привычно упираясь одной ногой в землю, а другой – в тушу, стоял ее старый знакомый.
От запаха свежего мяса у нее загорелись глаза. Зная, что молодой аллозавр не представляет серьезной угрозы, самка двинулась к нему, издав предупреждающее рычание. Заметив ее, чужак поднял голову, но вместо того, чтобы отступить, прыгнул вперед, оказавшись между ней и тушей. Хоть рана его полностью зажила, он, верно, не решился бы на подобную дерзость в иное время, но в эту голодную пору готов был защищать свою добычу.
Некоторое время они кружили друг против друга, оценивая силу и решительность соперника, а затем самка бросилась вперед, наклонив голову, рассчитывая сильным ударом сбить противника с ног. Это ей удалось, но молодой аллозавр почти сразу поднялся, яростно рыча, снова оказавшись между ней и тушей. Самка бросилась в новую атаку, и в этот раз они сшиблись в свирепой схватке, норовя уже не ударить и сбить с ног, но ранить друг друга. Когти его левой лапы вонзились ей в плечо и рванули вниз захваченную плоть. Добравшись до кости, молодой аллозавр вынужден был отнять лапу, чтобы не сломать коготь, и его мгновенное замешательство дало самке возможность, словно молотом, ударить его раскрытой пастью.
Она отскочила почти тут же, унеся в зубах дымящийся кусок плоти из его загривка. Плечо горело от боли и жары, правая лапа двигалась с трудом. Бросившись в повторную атаку, самка что было силы толкнула его в бок и уронила на землю. Она намеревалась прыгнуть сверху, чтобы расправиться с противником, но, только оказавшись на нем, почти сразу рухнула в пыль сама. Теперь уже молодой аллозавр попытался удержать ее и не дать подняться. Вскочив быстрее, чем его противница, он уперся одной ногой ей в шею и, склонившись, нанес удар раскрытой пастью. Зная слабость своего укуса, аллозавры использовали мощь шеи, а не челюстей, чтобы наносить глубокие раны.
Если бы он разорвал одну из крупных кровеносных жил в горле, самка была бы мертва, но до жилы он не добрался. Вырвавшись из захвата, щедро орошая скалу кровью, самка вскочила на ноги и снова бросилась в атаку.
Это был бой уже не за тушу и даже не за охотничье угодье. Теряя все больше крови, все меньше видя вокруг себя от слабости, противники кусали и грызли друг друга в слепой ярости и предсмертном отчаянии.
Никто из них не заметил, как исчезла из-под ног твердая почва. Увлекая за собой чахлый кустарник и мелкие камни, они летели с обрыва, сцепившись в последней свирепой атаке, и уже не видели стремительно приближающейся земли. Страшный удар сотряс их разбитые тела, и угасающая память последним ярким воспоминанием подсказала самке, откуда та знала запах своего врага. Он изменился за прошедшие годы, но, казалось, эти изменения не затронули основы. Несколько лет назад она впервые почувствовала его после такой же голодной засухи, обнюхивая своих вылупившихся малышей.
Деанон прошел, и теперь я могу выложить рассказ, который, пускай и занял пятое место с конца, набрал больше всего комментариев. Так как целью моей было не понравиться, а выпендриться, можно сказать, я ее достигла.
Думаю, после первых двух абзацев станет понятно, почему он занял одно из последних мест.
читать
Думаю, после первых двух абзацев станет понятно, почему он занял одно из последних мест.
читать