Сейчас читаю мрачненькую книгу, где главный... ну, не злодей, но самый стремный персонаж холоден, бесчувствен и жесток. Я прочла пока около трети, но сдается мне, это не настоящая холодность, не настоящая бесстрастность. Его броня рождена от какой-то раны, повреждения души или рассудка. Я говорю это, потому что видела врожденную безмятежность.

Эта самая врожденная безмятежность бывает двух видов (может, их больше, но я знаю два).

Первая: есть порывы, но нет чувств. Тронешь такого — рассердится, рассмешишь — развеселится. Но стоит сгинуть с его глаз, как он тут же о тебе забудет. В крайнем своем проявлении он ни к чему никак не относится, просто отвечает на вызов, как амеба. Что-то подобное я увидела в Дейдаре, затем это качество развилось в образе Райхо (уже куда сильнее, почти лишая его человеческих черт) и крайнего проявления достигло в образе западного ветра. Ведь и в самом деле: у братьев-ураганов лишь мимолетные порывы собственные. Те немногие чувства, которые у них есть, принадлежат матушке. Что она любит или ненавидит — то любят или ненавидят они. Такие ребята могут казаться порывистыми, а оттого переживающими бурю страстей, но на деле их внутренняя жизнь скудна.

А бывает наоборот: чувства есть, порывов почти не видно. Эти вроде что-то и вершат, иногда даже значительное, думаешь: вот занятой человек, большое дело делает, поговорить бы, он же не такой, как все. А общаешься о повседневных мелочах, да даже о том самом большом деле — и он ну настолько никакой, что оторопь берет. Все его слова, все его поступки — в рамках предписанного, и ты никогда не догадаешься, что он чувствует, потому что он не чувствует ничего. В глубине его души есть цель (значит, ему чего-то хочется, значит, он что-то любит), но на поверхности ничего не видно. Не потому, что эти ребята прячут свою сущность, а потому что такие они и есть. Не холодные и надменные, страдающие от старых ран, а спокойные и пустые. Кажется, брось в них что дрот, что камень — все ухнет в бесконечную пустоту.

Такая безмятежность мне по нраву. Такой безмятежности ничего не страшно, и не поколебать ее, потому что нечего там колебать. А всех этих замкнутых и страдающих в конце концов что-нибудь да растопит. Не любовь, так плавильная печь.