дикий котанчик
В школе, изучая параллельно белорусскую и русскую классическую литературу, я имела возможность их сравнить - не в академическом плане, правда, а только в эмоциональном. Русская классика отчего-то кажется мне очень печальной, даже когда повествование ведется вроде бы о веселых вещах. Она серьезна, как умудренный опытом военный, даже в мирное время не могущий расслабиться полностью, помнящий старые раны и старых товарищей. Не считая некоторых произведений Фета, Пушкина и Лермонтова, да еще исторических повестей Алексея Толстого (которые я читала уже вне школьной программы), она вся оставила по себе угнетающее впечатление, хотя и трогала, бывало, до слез.
Белорусская классика до слез меня ни разу еще не тронула, но читать ее несравнимо легче и приятнее. Она жизнеутверждающая, даже если речь идет об ужасах военных лет, в ней много мистики и фантастики (много - даже не то слово, она едва не вся построена на фольклоре и мифологии), много житейской мудрости и того спокойствия, с которым переживают бывалые люди все жизненные неурядицы, памятуя, что и это пройдет. А еще я узнала, что такое "Мать урагана" ("Мацi ўрагану") - это историческая повесть Короткевича, которую я еще не читала, но название которой уже делает мне хорошо.
Наверное, не в последнюю очередь дело в языке. Белорусский язык - язык простого народа (до середины девятнадцатого века, если не дольше, высшее образованное сословие белорусского общества писало и говорило по-польски), народа бывалого и не привыкшего задумываться о высоком в том понимании, какое мы вкладываем в это слово сейчас. Народа простого, выражающего свои мысли и чувства нехитро, но поэтично, близкого к Богу и земле, верящего в русалок, василисков и Дикую Охоту, далекого от мыслей о смерти как о тлене. В белорусском языке нет ни сильных ругательств, ни крайностей какого-либо явления, патетические возгласы на нем тоже звучат нелепо.
Русский язык - язык людей в том числе и глубоко мыслящих, образованных и просвещенных - и оттого печальных. Он богаче белорусского в плане отражения человеческой души, и я думаю, что человек, в совершенстве им владеющий, сможет передать словами самые разнообразные оттенки чувства.
Я пишу, в основном, на русском, но стараюсь привнести в свое творчество то спокойствие, ту простоту, поэтичность и внимание к окружающему миру, которые так привлекают меня в белорусской литературе.
Белорусская классика до слез меня ни разу еще не тронула, но читать ее несравнимо легче и приятнее. Она жизнеутверждающая, даже если речь идет об ужасах военных лет, в ней много мистики и фантастики (много - даже не то слово, она едва не вся построена на фольклоре и мифологии), много житейской мудрости и того спокойствия, с которым переживают бывалые люди все жизненные неурядицы, памятуя, что и это пройдет. А еще я узнала, что такое "Мать урагана" ("Мацi ўрагану") - это историческая повесть Короткевича, которую я еще не читала, но название которой уже делает мне хорошо.
Наверное, не в последнюю очередь дело в языке. Белорусский язык - язык простого народа (до середины девятнадцатого века, если не дольше, высшее образованное сословие белорусского общества писало и говорило по-польски), народа бывалого и не привыкшего задумываться о высоком в том понимании, какое мы вкладываем в это слово сейчас. Народа простого, выражающего свои мысли и чувства нехитро, но поэтично, близкого к Богу и земле, верящего в русалок, василисков и Дикую Охоту, далекого от мыслей о смерти как о тлене. В белорусском языке нет ни сильных ругательств, ни крайностей какого-либо явления, патетические возгласы на нем тоже звучат нелепо.
Русский язык - язык людей в том числе и глубоко мыслящих, образованных и просвещенных - и оттого печальных. Он богаче белорусского в плане отражения человеческой души, и я думаю, что человек, в совершенстве им владеющий, сможет передать словами самые разнообразные оттенки чувства.
Я пишу, в основном, на русском, но стараюсь привнести в свое творчество то спокойствие, ту простоту, поэтичность и внимание к окружающему миру, которые так привлекают меня в белорусской литературе.