Вещей у меня немного. Я из тех страшных людей, кто не купит новое пальто, пока старое не изотрется в пыль, и не поменяет телефон, пока с прежнего можно звонить. Елизавета Дворецкая писала, что мы охладеваем к новой вещи не тогда, когда она приходит в негодность, а тогда, когда заканчивается запасенный в ней потенциал радости. Я примерно понимаю, что она хотела сказать, но у моих обновок потенциал радости сходит на нет почти мгновенно, поэтому я не могу рассчитывать на него.

Я помню каждую вещь, которой пользуюсь: когда и как я ее получила, сколько заплатила и какие забавные и не очень истории с ней произошли. При этом я не сентиментальна и не связываю подарок с дарителем. Разойдемся ли мы — неважно, вещь уже не имеет отношения к другим людям. Я могу вспомнить дарителя, взяв ее в руки, а могу и не вспомнить, если пользуюсь подарком слишком часто.

Я предоставляю вещи право на историю жизни, отличную от моей, и возможность прожить эту жизнь полностью и уйти на покой с почетом. Шлепанцы, которые я надеваю в ванную, индийское платье семидесятых годов, неубиваемая Нокия, третья снизу тетрадь на полке — у каждого из них есть что рассказать о своей жизни, размеренной и спокойной или наполненной приключениями.

Иногда, когда у меня заканчиваются запасы офигительных историй, достаточно бросить взгляд на маркер, бутылку или зарядное устройство, чтобы вспомнить десяток новых.