Сегодня утром с улицы доносились песни победы, в том числе незабвенные "Три танкиста". Помню, когда мы учились в школе, то всегда пели: "в эту ночь решили самураи перейти границу у реки" — а неведомый исполнитель из динамиков упорно называл японских воинов "вражья стая". И мне вспомнилось, как на втором курсе нам показывали советские агитплакаты ленинских и сталинских времен. Разница между ними была в том, что на ленинских картинах идеологические противники назывались по имени, их лица рисовали в карикатурном стиле, но персонажей можно было узнать. С приходом к власти Сталина враг потерял лицо и имя, стал неким обобщенным образом, изображавшимся то в виде змеи, то в облике иного малопонятного и малопривлекательного существа. Противника расчеловечивали, ибо куда как проще раздавить некую отвлеченную "гадину", чем своего собрата.

Степень моего уважения к любому художнику — кисти ли, слова ли — зависит от его отношения к отрицательным героям в собственном творчестве. Когда читаешь Толкина или Алексея Толстого, видишь, что авторы осуждают злодеев и называют преступления как их и должно называть, не оправдывая случайными оплошностями. Но при этом писатели не отказывают даже самым отъявленным негодяям в праве на имя и собственный голос, не превращают их в неодушевленное препятствие на пути у сил добра и света.

Расскажи мне о своем враге, и я расскажу о тебе.