Дочитала-дослушала Поттериану (кроме последней четверти "Кубка огня", но и его скоро добью) и задумалась о ее философской составляющей и метафизике. Особенно много было этого в седьмой книге, где Гарри раскрывались тайны волшебства, неведомые Володе. Что-то он узнал из слов Дамблдора, до чего-то дошел сам, и то были мудрые мысли и разумные рассуждения, возводящие дух к вершинам, и все же... не дающие ему в полной мере "взмыть над лицом земли", словно нечто сдерживает их, опускает, придает обывательский оттенок. Я задумалась, почему так, почему большинство рассуждений о высоком, которые слушаешь затаив дыхание, надеясь, что вот-вот тебе откроется какое-то небывалое знание, прозрение, словно не могут подняться выше некоей планки.

В конце концов, я объяснила себе это фразой Кингсли о том, что все люди одинаково ценны, которую Роулинг стоило бы вынести в эпиграф. Все рассуждения о высоком, вся метафизика, все мудрые высказывания о предназначении человека сводятся к тому, что без сердечных отношений с другими людьми он никто. В людях, близких или далеких — смысл существования человека, лишь бескорыстное служение общему благу — уважительная причина стремления к могуществу. Если ты ищешь чего-то лишь для себя — ты жалок. Иными словами, если ты никого, кроме себя, не любишь, жизнь твоя не имеет смысла, ты конченый человек. Волшебник раскалывает душу не когда изменяет себе, а когда — подумать только! — совершает убийство, да не всякое убийство, а человека.

Эта история настолько антропоцентрична, что все высшие смыслы, все тайны волшебства сводятся к одному: любви к людям. Гарри молодец, потому что жертвует собой ради других. Дамблдор не молодец, потому что тяготился больной сестрой. Володя ващэ не молодец, потому что никого, кроме себя, не любил.

Служение людям, всем или нескольким, сердечная связь с ними — дело хорошее, одно из лучших, я бы сказала. Но не единственное и не составляющие смысл жизни каждого человека. За все семь книг я не услышала ни о красоте, ни об истине, ни о Боге, ни о познании, не услышала ни о чем, что еще могло бы составлять достойное человеческое предназначение. Только люди, люди, люди, как будто в вечность человек сможет забрать их с собой.